«Когда немцев начали депортировать, всех согнали в замок»

Хлеб насущный

Мне было восемь лет, когда мы из Орла приехали в Калининград. Города не было. Стояли кварталы разрушенных домов. Люди жили по карточкам, по нормам военного времени. Хлебушек — совсем другая ценность, не то что сейчас: и в мусоре хлеб увидишь, и на земле валяется. А тогда счастьем было корочку горелую найти.

Нас было трое детей. Я старший. Все голодные, кушать хотят. Мама не выдержала, сказала отцу: «Давай куда-нибудь отсюда, где хоть какая-то еда есть». Отец по профессии землемер. Он пошёл к начальству, просить перевода куда-нибудь в сельскую местность. Там хоть какие-то продукты можно было найти.

Отец поговорил с очень ответственным товарищем, отвечавшим за всё сельское хозяйство Кёнигсбергской области. Тот ему ответил: «Я тебя понимаю, и супругу твою понимаю, и с сочувствием отношусь».

Достал немецкую карту Восточной Пруссии и сказал: «Вот куда пальцем попадёшь, туда и поедешь…»

Шутки шутками, но отец ткнул пальцем в карту. Попал в Лабиау, нынешний Полесск. Но мы туда не сразу поехали. Нас погрузили на машину и отвезли в 135-й совхоз, аж в Славский район. Совхоз номерной, принадлежал военным. Они все здесь военные были. Агроном — офицер, начальник — офицер, все военные. А в рабочих — немцы.

Нас поселили на немецком хуторе, сегодня он называется Журавлёвка. Отец работал то в бухгалтерии, то ещё где-то. Мы голодные, немцы голодные. Но в Журавлёвке уже были русские женщины. Они маму как-то с собой на поле взяли мёрзлой картошки накопать. Всё-таки еда. Вот мама нас этой мёрзлой картошкой и кормила.

Анатолий Кукля и первый документ, выданный на новом месте Фото: личный архив

Документы отца Анатолия Кукли | Фото: личный архив

Переселенцам полагалась ссуда. И корова. Нам дали корову немецкой породы, чёрную с белыми пятнами. Одна беда: мама с отцом — люди городские, и что с это коровой делать, абсолютно не представляли. Мама идти к корове отказалась: боялась. Отец взял вёдра, закурил самокрутку с махоркой и пошёл доить нашу корову.

Пришёл он сильно расстроенный. Надоил полведра молока, а она как даст ногой! Всё молоко и пролилось. На шум прибежали соседки. Они ему объяснили, что коровы запах табака не любят, с цигаркой во рту подходить вообще нельзя.

Ну и снарядили женщины моего отца правильно. Даже косынку ему на голову надели. Отец возмущался: «Да вы что, издеваетесь?!»

Отца выпроводили, как был, в этой косынке. Вернулся поутихший. И ведро молока принёс. Мы по полной кружке тогда выпили. Я до этого не знал, что такое молоко. В войну у нас молока не было.

Отца вызвали в Калининград и напомнили, что он сам выбрал Полесск. Нам пришлось переехать. Здесь отец работал по специальности в отделе землеустройства. Хлеб — по карточкам. Но в Полесске была рыба.

Когда только приехали, я пошёл на берег речки. А там рыба на берегу валяется. И так много, просто завал. Её никто не ловил в последний военный год, вот она и расплодилась. Я домой и притащил сколько смог. Мама сразу всё сварила. Мы чуть ли не с костями ели. Вкусно.

Благодаря снарядам у нас появились деньги

После войны в стране не хватало цветных металлов. Поэтому в специальных пунктах охотно принимали металлом: медь, алюминий и так далее. Мы, мальчишки, с мешками бегали на старый немецкий аэродром. Там два немецких самолёта стояли, целые. А ещё там были 152-миллиметровые снаряды.

Мы учились друг у друга и эти снаряды разряжали ящиками, как заправские сапёры.

У снарядов гильзы латунные, их очень хорошо принимали и деньгами нам за это платили. Руководил пунктом приёма такой Снегирёв. Он отказывался принимать гильзы, если вместе с капсюлями сдавали. Поэтому мы их из гильз выкручивали. Многие на этом покалечились. Повыбивало глаза, пальцы поотшибало…

Благодаря этим снарядам у нас деньги появились. А деньги — это хлеб. В Полесске на каждом углу чайные располагались. Там можно было супа или борща поесть. Мы эти борщи и ели. Уж не знаю, из чего их там варили.

Геройские игры

Боеприпасы были везде, мы с ними играли. У каждого был свой пистолет — мы стреляли. Любимое место – немецкие дзоты. В них ещё трупы немцев в форме лежали. Мы стаскивали к дзоту мины со всего аэродрома, складывали в кучу, а сверху — стабилизатор, хвост от бомбы, проще говоря. К куче прилаживался запальный шнур.

Мы прятались в дзоте, а кто-то из пацанов шнур поджигал. Куча взрывалась. Стабилизатор улетал высоко вверх и по спирали с воем падал на землю.

Потом мы собирали новую кучу, и уже другой пацан поджигал запальный шнур. Только шнур должен был быть короче, чем первый. И так несколько раз. В конце концов у последнего пацана оставалось несколько секунд, чтобы добежать до дзота, пока шнур горит. Поджигать его надо было от папиросы. Мы, мальчишки от девяти до 13 лет, все курили. Тот, кто поджёг самый короткий запальный шнур, в наших глазах становился настоящим героем.

Я помню, зажёг бикфордов шнур от папиросы «Северная Пальмира». И только запрыгнул в дзот — взрыв. Аж земля под нами затряслась. Стабилизатор от бомбы на пару сотен метров вверх улетел. Падает сверху и воет. Вой страшный. Красота!

А ещё у нас штаб был недалеко от дома, в котором я живу. В развалюхе. Мы забирались в штаб по отвесной стене. Там у нас был склад: ящики с оружием, патроны, пистолеты, пулемёты и прочее.

Майор Лукин

Я, как и все наши мальчишки, в школу ходить не хотел. Зачем она нужна? Мы работать хотели. Я ходил на рыбзавод устраиваться, но директор, майор Лукин, меня не взял. Я маленький ещё был.

Майор Лукин штурмовал Лабиау во время войны. Контуженный был.

Когда бои закончились, его назначили на хозяйственную должность. Он отказывался: я же, говорит, в рыбе не понимаю ничего. А ему в ответ: вам приказ ясен? Выполняйте, организовывайте производство. — Лукин и пошёл. А куда деваться?

Майор как-то рассказал мне, как брали город Лабиау. Первый — практически без боя. Всё сохранилось — замок, домики. И пивзавод. Ну солдаты на этот пивзавод и пошли. Конец войны, скоро домой, все радуются. Командование их уже сдержать не могло.

Из автомата дадут очередь по ёмкости с пивом — и потекло из дыр, пей не хочу. А потом кто-то цистерну со спиртом заметил.

Ну и так же, из автоматов по ней. Канистрами набирали. Это я всё со слов майора Лукина рассказываю.

А немцы рядом были, они в сторону Тильзита отступили. Перегруппировались и пошли в контратаку. И вот Лукин рассказывал: «Перебили сколько нас здесь! Как мы только ноги унесли. В сторону Кёнигсберга убежали. Многих и многое потеряли. А надо же начальству что-то докладывать. Командиры доложили, что нас выбили из Лабиау».

Пришли войска: танки, артиллерия. И снова пошли на штурм Лабиау. Там уже не разбирали, гражданский или военный немец. Они здесь насмерть стояли. Вот Лабиау и разрушили.

Шесть человек в одной комнате

Жилья после войны не хватало. Наша семья, шесть человек, в двух комнатах жили. Тяжело было. Продукты — по карточкам. Я долго снаряды разряжал, хотя уже в школе учился, в третьем классе.

Чувство патриотизма у нас было очень сильное. Помню, мы в седьмом классе учились — приходит завхоз Пётр Фёдорович, он же военрук. Во время войны был старшиной. Показывал нам, как винтовки разбирать. Мы их на время разбирали с закрытыми глазами.

И вот приходит завхоз-военрук. А уже к лету дело, мы уже в окошечко посматриваем, как бы нам уже рвануть-то из школы за снарядами.

И он нам говорит: так, ребятки, это не приказ, это просьба. А заключается она вот в чём: Родине не хватает рабочих рук.

После седьмого класса вы можете в вечерней школе учиться. Поэтому кто пойдёт в рабочие — шаг вперёд. Вот честное слово, мы, не сговариваясь, шаг вперёд сделали.

Советские рыбаки в заливе Фото: Калининградский областной историко-художественный музей

Город отстраивали, стройматериалы брали в так называемом затопрайоне. В Славском районе большая территория была затоплена. Целые посёлки в воде стояли пустые. Зимой, когда водоёмы замерзали, на машине-полуторке по каналам и рекам ездили бригады и эти посёлки разбирали на кирпичи. Мы эти кирпичи разгружали, из них и строили город. А мы подсобными рабочими на стройке работали.

Сейчас иду по городу и смотрю: вон тот дом я строил, и тот тоже, и другой, который напротив…

Рыбаки в Куршском заливе Фото: Калининградский областной историко-художественный музей

Шхуна «Кама»

А потом я пошёл на рыбзавод работать. На шхуне «Кама» в залив ходил рыбу ловить. Шхуна трофейная, крепкая, настоящая. Двигатель безотказный. Ловили и в Морском, и в Лесном. Это на другой стороне залива. Все руководители рыбучастков — немцы. Они опытные специалисты были, их даже после депортации здесь оставили.

Когда немцев начали депортировать, всех согнали в замок. Разумеется, мы, мальчишки, побежали на это смотреть. Нам их было жалко. Некоторых мы хорошо знали: хорошие люди. Но это уже другая история.